– Да, дружочек. Всё так. Ты прав. Одного не пойму. Почему при всём при этом ей нужно ещё и корону надеть. Маркиза де Монсо, герцогиня де Бофор, отец её – губернатор Нуайона, который мне пришлось захватить, муж её тётки Сурди – правитель Шартра, который я отвоевал, вместо нужного мне Руана, любовник тётки, де Шеверни, – хранитель королевской печати, канцлер. Ну чего ещё надо ей и её семье? Официального звания королевы? Ей мало быть матерью короля? Ведь после моей смерти регентшей, скорее всего, станет она.
– Не думаю, мой король. Даже, если сам папа скрепит ваш брак, всё равно, Сезар и Александр родились до этого события. Хотя, Александр родился, когда мадам официально была в разводе. И их права на корону всегда найдется, кому оспорить. А что будет, когда Сезар станет совершеннолетним? Не возникнет вопрос, почему наследником объявлен младший бастард10? И что, что матушка одного прижила, будучи в браке, а другого – в разводе? Ведь бастарды оба. Мой король. Вам мало пяти религиозных войн? Вы хотите новую гражданскую войну? Посмотрите на Германские княжества. Священную Римскую империю обескровили Реформация и крестьянские восстания. Вы только-только встали на ноги, собрали власть в стране в одних руках, изгнали испанцев из Парижа. Вы хотите новой смуты? Чтобы англичане, Габсбурги, испанцы, папа и прочие растащили вашу страну на части? Вы хотите войти в историю как король, который из-за сомнительной юбки просрал своё королевство?
Генрих IV молчал. Стоя в распахнутой рубашке напротив открытого окна, он смотрел на голубое небо и пробегавшие по нему облака.
– Бертран де Го, тебе говорили, что ты дьявол? – вдруг спросил он, не поворачиваясь, у молодого красивого человека, стоявшего рядом с ним в одних штанах с чулками. Тот усмехнулся.
– И не один раз, мой король. Но ради вас, ради Франции я прошу, не езжайте на пасху в Париж. То же самое вам говорил ваш духовник Бенуа.
Генрих IV снова замолчал. Он подошёл к окну и опёрся вытянутыми руками о подоконник.
– Правду говорят о твоей семье, что вы видите будущее? – тихо спросил он.
Молодой человек досадливо встряхнул головой.
– Да, мой король.
– Что ждёт меня?
Молодой человек мрачно посмотрел на короля.
– Через одиннадцать лет, четырнадцатого мая вы будете заколоты в собственной карете на улице Феронри.
– Его найдут? – тихо спросил король, опустив голову.
– Франсуа Равальяка казнят двадцать шестого мая.
– А Франция?
– Ваш внук сделает её великой.
Генрих замолчал, опустив голову. Он оттолкнулся от подоконника и прошёлся по комнате.
– Значит, Франции мадам Габриэль не по нраву? – весело спросил он вдруг.
– Да, мой король.
– Ну и чёрт с ней! – воскликнул Генрих и, хохоча во всё горло, вышел из комнаты.
– С кем? – с улыбкой тихо спросил молодой человек. – Ох, Генрих. Недаром ты единственный король, которого народ просто любит. Не преклоняется, не боготворит, а любит. Как равного себе. Ты легкомысленен, но ты мудр.
Молодой человек смотрел на раскрытую дверь некоторое время. Затем, потянувшись за рубашкой, он помрачнел:
– Чёрт. А что я скажу своей неистовой семье? Вот дьявол. Ни одно благое дело не остаётся безнаказанным. Кину им на съедение Гильома. От него всё равно надо избавляться – слишком язык распускает. Ничего, выкручусь. Не в первый раз. Ох, сентиментальность и доброта доведут меня до беды.
Глава вторая
Молодая женщина с едва наметившимся животиком, скрытым ворохом юбок и кружев, слегка покачнулась и, обмахивая лицо вышитым платком, другой рукой вцепилась в руку стоявшей рядом хмурой молодой женщины.
– Моя госпожа, – тут же отозвалась та. – Сударыня, вам нехорошо?
– Ужасно болит голова, Катерина, – Женщина приложила дрожащую руку с платком ко лбу. – Я сейчас упаду в обморок, – Она снова покачнулась.
– Проклятая духота, – зло произнесла хмурая женщина. – Сейчас я помогу вам выйти на воздух.
– Но, служба, Катерина… – слабо запротестовала измученная красавица.
– Думаю, святой Антоний будет не очень доволен, если, вместо того, чтобы слушать церковника в его церкви, вы хлопнитесь в обморок, чтобы побеседовать с богом напрямую.
Красавица слабо улыбнулась
– Ты говоришь ужасные вещи, Катерина. Хорошо, иезуиты тебя не слышат.
– А им и слышать не надо, – поддерживая красавицу за талию, произнесла женщина, названная Катериной. – Этим папистам слова не скажи – везде ересь видят.
Она почти вынесла бледную красавицу из церкви. К ней тут же подскочил слуга в ливрее цветов дома Бофор.
– Быстро носилки, – резко сказала Катерина. Слуга кивнул и исчез. Около них остановился не слишком изящный мужчина на лошади. Через мгновение он уже стоял рядом с ними, поддерживая красавицу с другой стороны.
– Что с ней? – с тревогой спросил он, разглядывая её лицо.
– Мадам Габриэль стало душно в церкви, – произнесла Катерина. – У неё разболелась голова.
– Где носилки? – слабо произнесла красавица.
Подоспевшие слуги помогли её уложить. Она откинулась на подушки и закрыла глаза.
– Это серьёзно? – спросил мужчина. Его изрытое оспой и покрытое шрамами лицо побледнело от волнения.
– Это обычные недомогания беременных, – с усмешкой произнесла Катерина, забавляясь его неотрывному взгляду на занавески носилок. – Можно подумать, Гильом, что это ты отец, а не король.
Мужчина порывисто повернулся к ней, и шрамы и оспины резче выделились на его лице. Его взгляд выражал муку. Он вскочил в седло и помог Катерине сесть сзади.
– Я был бы рад, – тихо сказал он, трогая лошадь. – Я её люблю. Но она любит не меня.
Катерина за его спиной фыркнула. Молодой человек понуро опустил голову.
Через некоторое время маленькая кавалькада остановилась у богатого дома за высокой каменной стеной, который, казалось, кричал о финансах. Выскочившие из дома слуги помогли сойти с лошади Катерине и отнесли обессиленную красавицу в дом. Катерина поспешила за ней. Молодой человек не стал смешиваться с толпой и, подождав, пока суета поутихнет, слез с лошади и повёл её в конюшню. Расседлав и почистив коня, он лично долил в поилку воды и нанёс овса. Понаблюдав некоторое время, он похлопал коня по заду и пошёл в дом. Хозяин дома, толстенький краснощёкий банкир испуганно наткнулся на него в холле первого этажа.
– Вы из свиты мадам? – быстро залепетал он, отчаянно потея. – Мадам слегка отдохнула и вышла прогуляться в сад. С ней её камеристка.
Быстро выпалив всё это, он, переваливаясь, заторопился в темноту коридоров. Мужчина пожал плечами и направился в сад.
Едва он вошёл в благоуханную зелень, как на него налетела Катерина. Её обычно суровое и спокойное лицо было бледно, а глаза возбуждённо блестели. Мужчина схватил её за руку.
– Она упала в обморок, – скороговоркой тихо в самое лицо мужчины сказала она. – У неё судороги. Жуткое зрелище. Её снова внесли в дом. Она требует, чтобы её перевезли в дом тётки. Но чёртов мятеж в Шартре держит госпожу де Сурди там не хуже цепей. Без неё в доме нет ни нормальной мебели, ни толковой прислуги. Мы ждём госпожу де Гиз. Может, переедем к ней.
– Чёрт побери, Катерина, что происходит? – Мужчина, не отдавая себе отчёта, сильно сжал женщине руку. Та поморщилась и выдернула её.
– Откуда мне знать, Гильом? – Она с досадой потёрла повреждённое место. – В понедельник она тут ужинала, помнишь? Этот Дзаметта – итальянец. А они и флорентийцы, в частности, спят и видят усадить свою корову-принцессу на французский престол. Кто его знает? Может, её уже в понедельник отравили.
– Тогда бы она два дня как уже была бы мертва, – с болью произнёс мужчина.
– Ну и дурак ты, Гильом, – с презрением сказала Катерина. – Кто же у себя в доме гадит? Эти флорентийцы – мастера по ядам. Они могут заставить её умирать хоть месяц от какой-то «неизвестной болезни». Вспомни случай с Бьянкой Капелло и её мужем. А они обедали у герцога Тосканского Фердинанда. Того самого, кто так хочет посадить эту Медичи на французский престол. Это случай, что мы в доме этого финансиста.
– Возникшая суета заставила её прислушаться.
– О, приехала госпожа де Гиз. Быстро у неё слуги работают.
И, подобрав юбки, Катерина заспешила в дом. Мужчина, помедлив, направился за ней.
Во дворе дома в это время суета не прекращалась. Быстро посовещавшись, из дверей дома вышел хозяин, надменная высокая женщина и невысокий мужчина с озабоченным лицом.
В дом священника, – крикнула кучеру надменная дама. Мужчина едва успел захлопнуть дверь кареты, как она поехала. Хозяин, кланявшийся. Пока провожал пару до кареты, ещё некоторое время машинально кланялся, потом поспешил в дом.
– Вы поймите, – забегая то с одной стороны, то с другой, испуганно тараторил он Катерине, которая несла плащ и молитвенник. – Я бы с радостью предоставил свой дом. Но вы поймите, – он протёр взмокший лоб мятым платком. – Всемилостивейшая королева Екатерина, да смилуется над ней господь, создала нам, итальянцам, дурную славу…
